Иногда вот думаю - лет-то сколько прошло, я больше не могу чувствовать так остро и всеобъемлюще, как в тринадцать, музыка меняется, Илья Игоревич не молодеет, может быть, уже и все? И мне это не нужно?

А потом Илья Игоревич поднимает руки, и сердце бьется в ритме его песни, и время, на самом деле, такое абстрактное понятие.

---

Мой мальчик :3

22:20
В бюджетном отделении больницы даром со мною мучился самый искусный маг.

@темы: bacillus anthracis

---

Сдал оружие ключи, теперь я гражданский, и мне еще странно, но хорошо.
Особенно в свете того, что завтра у меня выходной.
Да.
Унес домой моих мышей. Теперь самая многочисленная народность в этом доме после перепелов - это мыши, ххмф.

---

А я тут уволился.
Из клиники.
Вот так вот.
С одной стороны, хочется всплакнуть, потому что как это? Как я буду? Как вы без меня будете?
Восемь лет же, с десяти до девяти, в субботу и воскресенье с двенадцати до восьми, без выходных и перерыва на обед. Восемь, блин, лет, мне было девятнадцать, и я ходил рыжий и тощий. Кто б тогда мне сказал, что я всех врачей переживу.
А с другой - все! Больше никаких упырей, которые считали себя моими клиентами! Может быть, теперь моя ненависть поуспокоится, и я снова смогу говорить с людьми, не испытывая желания убить.
Хотя лучше бы не говорить, конечно.
Начальника обиделась.
И мне жаль, наверное, и будет не хватать этого стояния раком над котом с обтурацией уретры, и взятия крови у собаки в прыжке с переворотом, и кроличков с их бьющими ногами.
Но лучше без всего этого, чем с ненавистью, от которой начинаются тики и ночные судороги. Я и так живу с этим последние два года.
Жил.
Увольнение - это лучшее в любой работе.

@темы: Ра'с аль Болит

---

В моем городе самая тяжелая работа - любить кого-то.

...но кто-то же должен выполнять и эту работу

20:29
Всепрощающий, и что это я в тебя такой влюблённый?

Надо больше хорошего, слышишь?

@темы: bacillus anthracis

---

Я не особо верю в знаки Зодиака, но, в принципе, как и многое, во что я не особо верю, это работает
Например, на работах я познакомился с пятью или шестью Девами, и все мы оказались очень похожи в каких-то основных своих чертах. Последний товарищ старше меня ровно на год и один день, и с ним мы похожи очень-очень.
Совпадение, конечно
Когда я только пришел в клинику, я пришел к коллективу, состоящему из одних Близнецов. Спустя восемь лет наши отношения с начальством сгладились до нежных и пушистых, и то, и сейчас тоже, иногда на ровном месте может прилететь так, что мало не покажется. А тогда я выжил среди бесконечно выяснявших отношения Близнецов, которые то любили меня, друг друга и весь мир, то готовы были передраться, потому что в принципе неконфликтный и дохрена терпеливый.
На самом деле, с тех пор, как я поработал в магазине, я понял, что все люди одинаковые, и я в том числе
О чем я собирался-то.
О Дилане, вот.
Дилан моложе? младше? меня ровно на год и один день.
Глядя на него, я несколько утешался тем, что такого размера шило в заднице определенно не зависит от даты рождения, и все же нечего людей типировать по сомнительным признакам.
А потом я посмотрел интервью, где ребята отвечали на вопросы друг о друге, и вот тогда вылезла из Дилана Дева, занудная и педантично отмечавшая все эти детали, типа дня рождения, любимой еды, страхов и прочего. Рыжик с восхитительно британским именем, со своей стороны, еле на половину вопросов ответил, потому что ему интереснее было залипать на ямочки на мордочке Дилана, чем спрашивать о его дне рождения. Наверное, если бы Дилана спросили, он бы и рост рыжика без проблем назвал.
Потому что да, мы такие
...такие мутанты, состоящие наполовину из скрупулезного маньяка, наполовину из раздолбая. Неужели в самом деле все?

---

Общество по-прежнему меня любит.

Иду я сегодня по территории к центральному выходу, потому что вот сегодня внезапно мой рабочий день до трех закончился в три, иду и никого не трогаю, потому что я в принципе никого не трогаю, потому что мне от этого противно некомфортно. Обычно я очень люблю шататься по территории, потому что я люблю Мечечку, но зимой как-то не очень: много пациентов, которые не только очень медленно двигаются, но и своими объемами занимают всю дорогу, и хрен ты их обойдешь по сугробу. Я еще и бабок с палками побаиваюсь, ну мало ли.
Но я не могу медленно ходить, по крайней мере, очень настолько медленно, терпеть не могу, когда мне загораживают обзор, и вообще должен быть один на улице, вот тогда нормально.
Поэтому я все-таки протиснулся мимо сегодняшних пожилых пациенток, втроем организовавших заграждение на центральной аллее, и подслушал последующий диалог.
А, они и не стеснялись, нет бы пощадить мои чувства.
- Смотри, смотри!
- Думала, показалось.
- Представь, такой врач - зеленая...
- Синяя!
- Чтобы инфаркт сразу получить...
Это они еще мои уши не видели, кхм.
Еще при виде меня, бывает, крестятся, а одна бабка, которую я раньше встречал периодически возле своего ветеринарного учреждения, называла меня "простигосподи". Нашли, чем зверя пугать, ххмф.
Хоть коллекцию собирай, ну

@темы: Пошёл на кухню за кофе, а там дзынь

---

Поставил на будильник "So what" Металлики.
Ни о чем не жалею Х)

---

Когда-то я был морозоустойчивый, разгуливал в минус двадцать в тонкой куртке и чувствовал себя недурно.
Сейчас я ни разу не морозоустойчивый, но в пуховике чувствовал бы себя так же недурно, если бы не снег.
Вот так-то, вот и кончилась любовь.
На него прекрасно смотреть из окна, но ходить по снегу, который похож на безе и сыплется под ногами - это таки наказание.
Для хромых-то.
Я даже опять прогулял качалочку, потому что мениск меня не особенно волнует, а недорванную крестовидную связку как-то жалко.
Хотя еще я ее прогулял, потому что не хотел пешком по ветреному проспекту идти, хм.
Ладно, до лета еще много времени.
А так, в принципе, отличная зима, особенно если проводить ее не в промерзшем морге, а под одеялом.

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Видел я всякий трешак, но такого, как Тор, который Рагнарёк, не случалось еще видеть.
Рагнарёк - это такой фильм, где Локи все время роняют.
А еще мне досталась отличная альтернативная озвучка, и Халк ласково называл Тора голубым огоньком XDDD простите, Тор, улыбаясь, ласково называл Суртура "сучий потрох", а Локи приветствовал вражин нежным "Хаюшки!".
Ну и мой личный фаворит - слово на букву "М" - "музикузяка". Примерно к тому моменту я смирился и стал получать удовольствие.
Последние полчаса так и вовсе были хороши.
Думаю, я не хочу смотреть это в правильном дубляже, весь шарм пропадет.

Поскольку я всегда все делаю последовательно, на этой странице не слишком много про мою исключительную последовательность?.. напишу и про свою работу, а то давно не писал.

- Как собаку зовут?
- Рик.
- А ласково как зовете?
- О.о Не знаю. Рик.
Собаке, если что, семь (7) лет.
- А собаки вообще понимают что-нибудь?
В доме при этом есть еще одна собака, такса одиннадцати (11) лет.

Незадолго до того - звонок от того же персонажа.
- Хотим консультацию зоопсихолога, собака дома кусается, и можно ли, если что, усыпить ее на месте?
Я думал, не придут, потому что я не был вежлив и клиентоориентирован. Я вообще не клиентоориентирован. Это не лучшее качество для персонала ветеринарной клиники, и, в принципе, обычно я стараюсь сдерживаться, а потом хватаю судороги, но тут мне наступили грязным сапогом на гноящуюся рану, и я не сдержался.
Однако пришли.
С той-терьером.
...

@темы: Ра'с аль Болит

---

Я - как птица Говорун, которая отличается умом и сообразительностью, только я отличаюсь точка не умом и сообразительностью, а восхитительной чуткостью и отзывчивостью.
Да нет, конечно же.
Двадцать семь лет. Двадцать семь! На этой странице не слишком много про мой новый возраст? Ничего, пойдет. Почти тридцать лет мне понадобилось, чтобы уяснить, что нельзя просто так пользоваться людьми.
Все-таки сообразительностью я тоже немного это самое.
И что, если человек тебе дает себя, ты тоже должен давать себя ему, даже если не хочешь, не можешь и не умеешь.
Вот есть люди, которые могут, хотят, умеют и ходят с ведром, в которое собирают то, что им другие люди дают, и из которого наливают другим людям без проблем.
А у меня бутылка из-под колы на пол-литра, которой я ни с кем не хочу делиться.
Когда я работаю, а работаю я всегда, хух, меня так затрагивают, что дома хочется только обняться с Иннокентьичем и никого больше не видеть и не чувствовать.
Но дома у меня люди пусть и не с ведрами, зато с чайниками, которые выливаются персонально на меня.
А мне некуда.
Хочу жить вдвоем с Иннокентьичем.

---

Если я тобою так любим, приходи, я буду ждать один.

Предисловие.

Однажды летом я сидел на работе, работал распивал колу и крепкий чай и смотрел кинцо.
Я встал в пять утра, встретил поезд в шесть утра и пошел работать работу к десяти утра, разумеется, поэтому я был одновременно томным и дерганным, что для меня вообще характерно, поскольку я неврастеник со справкой.
Сначала я посмотрел Гражданскую войну. Мой компостер не любил в тот день интернет, и волосы Баки развевались таак меедлеенноо, и я решил больше никогда не смотреть Гражданскую войну.
Потом я стал думать, что бы мне посмотреть еще, и вспомнил про Людей Х.
Я всегда все делаю последовательно.
Сто пятьдесят лет назад я посмотрел Первый Класс и не сильно впечатлился. Сэпфус сказала: Эрик/ Чарльз! Я пожал плечами, и на этом все закончилось.
Прошли годы, и мы посмотрели Апокалипсис. И я снова не сильно впечатлился, хотя, Профессор, Вам так идет эта прическа, она так оттеняет Ваши глаза... Сэпфус сказала: Эрик/ Чарльз!! Я призадумался, но что-то как-то не особо зашло.
И пришел тот день. Я ни на что такое не рассчитывал, я не люблю путешествия во времени, я и арку эту помню в оригинальном сериале достаточно отрывочно, потому что Фокс Кидс и Рен ТВ показывали ее так, как им больше нравилось, а не по порядку, и хрен ты там пойми, кто, куда и зачем. Хотя как кто, Росомаха, конечно.
Но работать оставалось еще долго, и я думал, что ничем не рискую.
Когда по лестнице стали спускаться ноги Чарльза, я заподозрил неладное.
Когда Чарльз ощерился на Логана и послал его куда-то, куда дубляж не уточнил, я понял, что влипаю.
Когда Чарльз закатил в салоне самолета истерику, я уже сдался с потрохами.
Сэпфус сказала: Эрик/ Чарльз?..
Я не говорю о том, что кинцо красивое, что сэр Иен прекрасен, как рассвет, что Джейми сделал что-то невозможное, что понимающий участливый Логан тоже прекрасен, как рассвет. И как закат. Над заливом. В августе.
...и я ответил.
Три дня меня просто трясло.
Оно пришло все целиком, сразу, с заглавием и финальной фразой, в которых я вообще очень плох, и я бы, может, не решился бы его показывать, хотя прошло уже полтора года. Но сейчас меня трясет по другому поводу, и я решил пользоваться моментом

Incurabilis.
Фэндом: Люди Икс: Дни минувшего будущего
Автор: Тасмит, то же Хоррессинс
Бета: Сэпфус
Категория: Слэш
Пейринг: Эрик/ Чарльз
Рейтинг: ПГ-13
Жанр: Ангст, романс, м, флафф?
Предупреждения: ООС, косноязычие автора; Хэнк несколько вольно обходится с некоторыми медицинскими понятиями, но он это и так все время делает.
Содержание: - Он изобрел средство, с которым я смогу ходить, - просто ответил Чарльз.
Дисклеймер: Не мои.
Статус: Закончен.
Размещение: С моего письменного разрешения.

- Нет, - сказал Чарльз мягко. Улыбнулся, увидев, как ослабли напряженные уголки губ Хэнка:
- Ты знал, что я так отвечу, да?
Хэнк покачал головой, заулыбался в ответ:
- Я надеялся, Чарльз. То есть, - напрягся он, опомнившись, - то есть я хотел сказать, что мне очень, очень жаль, Чарльз, что я не могу предложить тебе более эффективное средство.
Теперь он выглядел и напряженным, и по-настоящему расстроенным. Не нужно было читать мысли Хэнка, чтобы понять его искренность: он на самом деле винил себя в том, что не мог создать лекарство, исцеляющее паралич.
Во всяком случае, пока.
Хэнк продолжал, сбивчиво, это косноязычие всегда сопутствовало у него волнению. Он упорно считал, что ему есть, из-за чего волноваться.
- У крыс положительная динамика проявляется быстро, но, чтобы поддерживать ее, требуется курс инъекций. Кратность введения зависит, видимо, от обмена веществ… У них он очень активный. В этом я и вижу проблему – у крыс процессы происходят быстро. У человека нервная ткань восстанавливается годами. Это годы иммунодепрессантов. - Хэнк опустил голову, хмурясь. Даже так он мог смотреть на Чарльза поверх сложенных на груди рук, сидя на краю письменного стола. – Иначе иммунная система просто взбесится. Крысы живут два года, какая им разница… но эффект действительно потрясающий. Я могу показать.
- Не надо, - поморщился Чарльз. – Мне хватает и того, что ты рассказываешь. Еще и животные теперь из-за меня страдают.
Хэнк взглянул на него сквозь мутноватые линзы очков. Морщинка между бровями его разгладилась, и он снова улыбнулся, пусть и несколько через силу:
- Если ты считаешь меня и в самом деле зверем, так и скажи. Я не ломаю им спины. В местном виварии меня уже видеть не могут.
Чарльз улегся локтем на подлокотник кресла и, ожидая продолжения, вопросительно поднял брови.
- Они выздоравливают, - серьезно подвел итог Хэнк. – Когда я смогу сделать это для тебя, наступит лучший день в моей жизни.
Он и сам смутился, тут же спрятал глаза за рукой, поправляющей очки. Чарльз ободряюще кивнул ему:
- Я знаю.
Он надеялся, что севшую нотку в его голосе Хэнк не услышал.

- Нет, - ответил Чарльз.
Эрик сделал вид, что не услышал его. Обвел взглядом непритязательную осеннюю картинку: темный пруд, жухлая трава, с которой никто не удосужился сгрести опавшие листья. Небо плавало в пруду, и серые глаза Эрика тоже как будто отразили небо, когда он наконец снова повернулся к Чарльзу.
- Почему на этот раз?
Его ладонь лежала на колене Чарльза. Ее тяжесть Чарльз чувствовал сквозь ткань брюк; Эрик не любил прикосновений, он раньше даже Чарльза старался не касаться, но в последнее время его мнение по этому поводу, очевидно, претерпело изменения. Может быть, потому, что это было важно для Чарльза.
- Потому, что я не соглашаюсь бросить все и остаться здесь?
- Не совсем.
Чарльз подпер спину спинкой кресла. Сидеть неподвижно столько времени было тяжело… пока что. Бывали моменты, когда его заливала тоской мысль о том, что он к этому привыкает, хотя все еще способен почувствовать коленом руку Эрика, - однако при этом он уже едва мог встать, даже если Хэнк подставлял ему шею. Их прогулка по парку была неторопливой, но долгой, и маячивший на окраине поля зрения карман пальто Эрика с торчащей из него манжетой перчатки в этот раз угнетал Чарльза.
Эрик посмотрел на него спокойно и вдумчиво.
- Ты забыл, наверное, но я управляюсь с металлом, а не читаю мысли.
- Это одна из причин. – Глубоким вдохом Чарльз втянул в себя свежий сыроватый воздух. Ему становилось прохладно даже в шерстяном пиджаке. Чтобы не мерзнуть, нужно двигаться. – Ты знаешь, Эрик, как я отношусь к тебе. И, извини, я знаю, как ты относишься ко мне.
Чарльз накрыл своей лежащую на колене руку. Его рука была ненамного теплее, но Эрик сжал его пальцы, и те мгновенно занялись пощипывающим жаром.
- Но у таких отношений нет будущего, Эрик.
- У каких – таких? – поинтересовался Эрик, чуть подняв подбородок. Уже заранее возражая, не дослушав даже до конца. Он всегда возражал.
- Ты не можешь остаться. Ты не можешь быть привязанным к школе, я понимаю, - признал Чарльз. – Но будешь, потому что я не могу никуда отсюда уйти.
- Я просто буду приходить чаще.
- Это не просто, Эрик. – Чарльз усмехнулся, хотя было ему отнюдь не весело. – Это школа. А ты, Эрик, ты - беглый преступник.
Солнечный свет играл у Эрика на ресницах, и от этого ресницы казались выцветшими.
- Это все? – спросил он, помолчав. И уточнил:
- Тебе холодно. Пора возвращаться.
- Нет, - возразил Чарльз на все его слова сразу. Вытащил руку из его руки, несмотря на то, что делать этого очень не хотелось. – Нет, давай здесь… закончим. Ты выслушай меня, хорошо?
Эрик не ответил, только опустил ресницы, соглашаясь. Ладонь его обратно на колено Чарльза улеглась расслабленно, тяжело, приятно.
Холодный воздух обжигал ноздри.
Чарльз сцепил пальцы в замок, устроил на недвижных коленях, сам чуть наклонился вперед. Поясница болела. Еще не сильно, тягуче ныли поврежденные нервы, и, значит, время поговорить у него было, а на колебания уже не оставалось.
Эрик ждал с терпением, которым ни за что не сумел бы похвастаться раньше. Чарльз взглянул на него, в его глаза, в суженные, как у ястреба, зрачки, и решился.
- Я знаю, чего ты от меня хочешь, - сознался он. – Для этого не нужно залезать в мозг, тебе известно, что я этого не делаю больше. Я вижу, Эрик. Чувствую. Я не могу тебе этого дать.
Эрик моргнул. Наклонил голову. Чарльз оперся на выпрямленные руки, не в силах больше самостоятельно держать спину. В кончиках пальцев усиливалась мелкая дрожь. Прошло уже столько времени с момента последней инъекции, а он все еще не привык к тому, что после нагрузки боли возобновляются.
- Чарльз, - с сомнением позвал его Эрик.
- Я не договорил, - выдохнул Чарльз. Более хрипло, чем хотел бы. Прежде он не позволял Эрику увидеть его таким. Хэнк говорил, что боль может провоцировать и волнение, почему нет, сердце же живое, бьется. Сегодня Чарльз совсем не держал себя в руках.
- Ты не должен ограничивать себя в… в чем-то. Из-за меня. Я чувствую, как это мучительно для тебя, Эрик. Ты не должен терпеть это.
- То есть, по-твоему, то, что ты заявил мне сейчас, для меня не мучительно, - буднично заключил Эрик. Он по-прежнему сидел рядом, на самом краю скамьи, но голос его звучал словно с другого берега пруда. Чарльз смотрел на него снизу вверх, почти зачарованный видом прямого носа, тяжелых полуопущенных век, ясных скул… и губами. Губы Эрика, обветренные и сухие, на фоне усыпанной листьями воды двигались так четко и медленно, что по ним можно было без проблем читать поэмы Гомера.
- С чего ты это взял, а, Чарльз?
- С того, что я даже ноги раздвинуть не могу, - хрипло огрызнулся Чарльз. Плечи у него ходили вверх-вниз вместе с грудной клеткой. Он сгреб пальцами складку на брюках. – Я не могу, Эрик, и это ты тоже знаешь. Какая со мной может быть близость, если я…
- Если ты так жалеешь себя? – перебил его Эрик. Стиснул ладонь на его колене, так, чтобы Чарльз дернулся от боли. Блаженной боли, осязаемой. Она длилась только мгновение – потом Эрик убрал руку и даже спрятал в карман, и оставила после себя маленький затухающий пожар под холодеющей кожей.
- Я не жалею себя, - пропыхтел Чарльз упрямо. – Я себя бешу, иногда ненавижу, но не жалею. Я просто мыслю трезво.
Эрик сощурил глаза. Сквозь ресницы на Чарльза нацелилась режущая сталь его взгляда.
- У тебя всегда были свои представления о трезвом мышлении.
Чарльз выдержал взгляд, ответил исподлобья. Волосы прилипли к ставшему влажным лбу. Посыпанные гравием аккуратные дорожки в парке теперь казались ему изрезанными глубокими рытвинами.
- Уходи, Эрик, - сказал он негромко. – Уходи, я тебя прошу.
Чарльз не ожидал, что получится так просто, но Эрик действительно поднялся на ноги. Он очень уместно смотрелся в осеннем парке – элегантный силуэт среди желтизны засыпающих деревьев, высокий и прямой, и благородно, не по-человечески красивый.
- Если это будет для тебя не мучительно, - бросил Эрик через плечо.

В эту ночь голоса звучали громче, чем обычно, а может быть, Чарльз, привыкший не обращать на них внимания, снова неосознанно пытался вслушаться в их нестройный хор. Ему не спалось. Хэнк был рядом, пока не подействовали таблетки, и Чарльз не смог вытянуться на кровати во весь рост, - кровати с жестким матрасом, это была основная причина, из-за которой Чарльз просыпался так рано по утрам, - он остался бы на всю ночь, если бы Чарльз не настоял на своем и не отправил его спать. Боль не ушла до конца, тихо тлела в пояснице и между лопатками. Отчасти Чарльз жалел, что ее осталось так мало – боль отвлекала, и, занятый ею, он, по крайней мере, не ловил себя на попытке услышать в бесконечном шепоте голос Эрика.
Эрика, которому он обещал не лезть в голову.
Эрика, который прикосновение к мыслям переносил в миллион раз хуже, чем к телу.
Эрика, которого хотелось касаться.
Сегодня Чарльз прошел только два шага – до кровати, повиснув мертвым грузом на плече Хэнка, и надеялся, что Хэнк не узнал, чего стоили ему эти шаги, последние, возможно, в его издевательски-долгой жизни. Иногда Чарльзу даже хотелось открыть утром глаза – и проснуться тем собой, что показал ему Логан. Спокойным. Мудрым. Научившимся за долгие годы принимать не только других, но и себя самого. До тех пор, пока он не спрашивал себя, какой ценой будущий Профессор – настоящий Профессор - получил это спокойствие, и не ужасался осознанию, что только начал платить.
Логан сказал, что там, в будущем, Эрик будет рядом.
Но они изменили будущее.
Он закрыл глаза, уставшие и воспаленные, заслонил предплечьем, укрытым мягким рукавом пижамы. Эрик предстал перед невидящим взором Чарльза, свободный, недосягаемый, беспрецедентно далекий. Эрик оглянулся через плечо, плащ его взметнулся, обнажая окровавленную кожу. Еще до конца не проснувшись, Чарльз рывком сел в кровати и повалился со стоном обратно.

- То есть, это практически трансплантация костного мозга? – уточнил Чарльз. – На коленке?
- Ну, принцип, в общем-то, тот же, - не стал спорить Хэнк. Он не стал спорить и тогда, после того, как Чарльз попросил его рассказать об исследовании подробнее, хотя понимал, к чему идет речь. Ему не нравилось это – Чарльз чувствовал. Что ж, Чарльзу тоже не нравилось. Речь шла к новой зависимости, но, по сути, это был всего лишь выбор между двумя зависимостями, с той лишь разницей, что кресло Чарльз ненавидел.
Взгляд Чарльза снова бездумно вернулся к висящему на штативе пакету. Внутри пакета матово просвечивала светло-розовая жидкость, в которой, по словам Хэнка, плавали стволовые клетки костного мозга, бесценный подарок, оставленный Логаном ему на долгую память.
- Ты уверен, Чарльз? – вновь спросил Хэнк. Он нервничал. Очки сползали с влажной спинки носа. Он сказал, что десятки раз просчитывал риски, - Чарльз не сомневался, что у каждого из этих десятков была еще и степень. Он был практически уверен, что смертельной опасности нет. Если бы Хэнк мог, то попробовал бы сначала ввести эту микстуру себе, - если бы его внутренний зверь позволил бы ему это.
Чарльз потер колени ладонями и почти не ощутил их сквозь тонкие домашние брюки.
- Да. Давай начинать, Хэнк. Меня тошнит от этих таблеток.
Хэнк взъерошил себе волосы, выпрямился. Решительности его движениям еще не хватало, но собой он владел достаточно.
- Да, хорошо. Это пройдет, - заверил он Чарльза. – Убойная доза только в первый раз, потом мы постепенно будем ее снижать.
Чарльз откинулся на спинку кресла. Закатал рукав рубашки. След от последней инъекции исчез окончательно не так давно, и вот снова его светлая кожа была расцвечена кровоподтеками: перед операцией для своих анализов Хэнк выкачал из него не меньше крови, чем из Логана.
- Там слабая концентрация клеток, - говорил Хэнк, подключая инфузионную систему. – Ее не хватит на какие-то глобальные перестройки в организме. Только усилятся естественные регенеративные процессы там, где они больше всего нужны. У крыс не излечивался микоплазмоз как хроническая инфекция, но восстанавливались поврежденные нервные волокна.
Чарльз подпер щеку рукой. Все это он слышал уже неоднократно, и, в общем-то, определенные выводы для себя сделал. Объяснения Хэнка не могли успокоить его до конца, что понимал и сам Хэнк – и успокаивал больше себя.
Эрик был не прав. Чарльз не жалел себя, и он не боялся боли.
Хэнк затянул жгут. Взглянул на Чарльза поверх очков.
- Ты готов?
Глаза его, серьезные, сосредоточенные, без слов сказали Чарльзу, что обратного пути не будет. Он не пытался отговорить Чарльза. Может быть, дело было в последнем приступе, который растянулся почти на три дня. Он помогал Чарльзу переодеться, приносил ему таблетки, – не стало конца этим таблеткам, - осторожно массировал горевшую поясницу. Совершал очередной бытовой подвиг, сопровождая Чарльза в ванную, шутил, поднимая Чарльза и из кресла, и из владевшей им подавленности. Про Эрика Чарльзу не было сказано ни слова, хотя по фрагментам мыслей, которые Чарльз не мог не улавливать, постоянно находясь рядом с Хэнком, ясно было, что Хэнк предпочел бы увидеть Эрика не иначе, как сквозь прутья пластиковой решетки.
- Готов, - улыбнулся Чарльз. – Давай приблизим лучший день в твоей жизни.
Он на всякий случай сжал подлокотник пальцами.

Обычно, когда лихорадка спадала, Чарльз отключался и тяжелым сном спал до самого утра, но сегодня ясно ощущаемое присутствие кого-то постороннего разбудило его еще в глубокой темноте.
Не открывая глаз, он спросил:
- Эрик?
Тот подсел на кровати поближе, и Чарльза обдало свежестью дождя и запахом одеколона, которым пахли мокрые волосы Эрика.
- Откуда ты взялся?
Эрик выглядел уставшим. На щеках пробилась темная щетина, придав его длинному лицу вид суровый и аскетичный, щеки из-за нее казались впалыми, резче выступили скулы. Шума дождя не было слышно, погода стояла сухая, но расстояния никогда не были проблемой для Эрика.
- Влез в окно, - смущенно сказал Эрик. – Ребячество, да?
Чарльз подтянулся на руках, осторожно сел, уложив спину на подушку. Оттолкнуться пяткой и сесть нормально все еще виделось где-то за пределами области фантастики, хотя твердость матраса пятка уже вполне сносно чувствовала.
- Хэнк может… - начал было Чарльз, но Эрик прервал его:
- Хэнк не узнает. Я здесь инкогнито… Это же школа. Ты хорошо себя чувствуешь? – спросил Эрик, хмурясь.
- Хэнк говорит, что это мононуклеоз. – Чарльз зачесал назад лезущие в глаза волосы. Рукав пах потом, как и он весь, наверное. Эрик выбрал не самое подходящее время, чтобы нанести визит. – Между прочим, передается воздушно-капельным путем, так что, Эрик, ты можешь заразиться, если будешь находиться тут.
Эрик покачал головой:
- Не заражусь.
- Ты – моя болезнь, - услышал Чарльз, хотя губы Эрика произнесли совсем другое. Невольно, просто, должно быть, потому, что Эрик был так близко, а он был настроен на Эрика, как радиоприемник со сломанной антенной, воспринимал Эрика так ясно и остро. Ему было жарко от присутствия Эрика, несмотря на то, что окно так и осталось незакрытым, и по комнате гулял сквозняк.
- Что ты позволяешь ему делать с собой? – спросил Эрик с едва заметной горечью. Чарльз вздрогнул, опустил задравшийся рукав. Эрик протянул руку, несильно сжал его запястье, и манжета снова сползла, открыв кровоподтек, до сих пор не прошедший после капельницы.
- Он изобрел средство, с которым я смогу ходить, - просто ответил Чарльз.
Эрик прикрыл глаза. Чарльз наблюдал за ним чуть искоса, жалея, что Эрик пришел именно сейчас, в самый разгар болезни. Он имел представление о том, как выглядит: зеркало в ванной безжалостно демонстрировало ему и темные тени вокруг глаз, и проступившие ребра. Он похудел, хотя со своими бессчетными таблетками постоянно хотел есть. И теперь еще от него пахло потом.
- Это из-за меня, Чарльз, да? – глухо спросил Эрик. Свободной рукой взял с тумбочки картонную коробочку, которую Хэнк оставил Чарльзу на случай сильных болей. Оживающие нервы болели относительно терпимо, если Чарльз не слишком их тревожил. Он надеялся, что до наркотиков все-таки не дойдет.
- Эрик…
- Ради чего вот это все? – Эрик чуть повысил голос. Бросил коробочку обратно, и она, соскользнув с края тумбочки, со стуком упала на пол. – Чарльз, ты нужен миру живым, понимаешь? Живым. А ходишь ты или нет… - Он наморщил лоб, взглянул на Чарльза. Крепче сжал его руку. Осторожно, не до боли. – Я боюсь, что ты загонишь себя в могилу раньше, чем встанешь. Извини, если тебе тяжело это слышать. Я боюсь за тебя, Чарльз.
Он придвинулся ближе и обнял Чарльза. Чарльз потянулся ему навстречу, обхватил широкую мокрую спину обеими руками. Уткнулся горячим лбом в плечо.
- Прости меня, - сказал Эрик у него над ухом. – Я не должен был тогда уходить.
- Не вини себя.
- Мне надо было вспомнить, что ты не читаешь мои мысли. - Эрик провел ладонью по спине Чарльза, едва ощутимо, между напряженных лопаток. - Ты же никогда не лжешь.
Чарльз чуть отстранился. Одна ладонь Эрика осталась обнимать его, вторая отвела с лица влажные волосы. Чарльзу хотелось податься за ней, продлить прикосновение, но Эрик скользнул кончиками пальцев по щеке, коснулся подбородка, незаметным жестом привлек Чарльза к себе. Он смотрел внимательно и ясно. Его точеный нос в темноте казался очень длинным.
- Я не вижу другого пути, - сказал Чарльз, глядя ему в глаза.
Эрик показал, склонив голову и тронув его губы своими.
Чарльза захватило и повело. Он сжал в пальцах рубашку на плечах Эрика, стянул ее вперед, раскрыв в вороте жилистое горло Эрика. Он чувствовал привкус ментола, суховатую корочку на нижней губе, чувствовал языком скол на одном из нижних зубов. Чувствовал теплое дыхание Эрика. Чувствовал нежность, которую Эрик все же нашел способ выразить, не надеясь на собственные мысли.
Он задохнулся, и воспаленное горло обожгло кашлем.
- Я понимаю, что глупо с моей стороны говорить тебе это, - сказал Эрик. Провел ладонью по волосам Чарльза, пропустил их сквозь пальцы. Чарльз откинулся назад в подушках, стараясь успокоить дыхание. – Мне больно смотреть на тебя. Скажи мне, если я хоть в малой степени стал причиной твоих экспериментов над собой. Скажи, Чарльз. Я не прощу себе этого.
- Это мой выбор, - возразил Чарльз. – И я один ответственен за него. Не бери на себя лишнего, Эрик.
Эрик усмехнулся. И горько, и как-то по-хорошему снисходительно. Вряд ли кому-то еще, кроме Чарльза, он позволял столько времени испытывать его терпение.
- Ты неисправим, Чарльз. Мне не хватало твоей напыщенной болтовни.
- Мы уже обсуждали этот вопрос, - отрезал Чарльз и только теперь ощутил, как расползается по спине боль. Действие таблетки закончилось задолго до того, как он проснулся, накануне вечером он пропустил прием очередной, ограничившись одним жаропонижающим. Он не рассчитывал, что ночью ему не придется спать.
Эрик наклонился к нему. Расстегнул одной рукой пуговицы на вороте пижамы Чарльза. Чарльз замер, чувствуя, как дыхание снова начинает срываться. Перехватить руку Эрика было нетрудно, прервать эти его движения, вкрадчиво-бережные, оттолкнуть от горла, до которого дотрагивались пальцы Эрика, - было бы, наверное, нетрудно. Чарльз так и не узнал.
- Я должен прояснить свою точку зрения, - серьезно сказал Эрик ему в пересохшие губы. – Тебе не нужно раздвигать ноги.
Ладонь Эрика прошлась по его груди, спустилась по вздрагивающему животу, отыскивая границу, где заканчивалось живое и начиналось мертвое. Сдвинула вниз одеяло. Чарльз попробовал отодвинуться, упер подушку в спинку кровати. Закрыл глаза.
- Прекрати, - потребовал он, стараясь дышать носом. – Не нужно.
- Там тоже болит? – осведомился Эрик, осторожно потянув за пояс пижамных штанов. В паху и между ног от пота они были даже чуть влажные. Сейчас, пока Чарльз температурил, Хэнк каждый вечер приносил ему свежую пижаму. Уже после первой капельницы возни с Чарльзом ему значительно прибавилось, хотя активное восстановление с настоящими болями и настоящим иммунодефицитом было еще далеко впереди.
- Нет, - вынужденно признался Чарльз. – Даже работает… иногда, - добавил он, отвернувшись в сторону.
Эрик кивнул и, склонившись над животом Чарльза совсем низко, коснулся губами его крайней плоти.
Чарльз вздрогнул, почувствовал, как пытаются судорожно напрячься мышцы на внутренней поверхности бедер. Рука Эрика нашла в складках покрывала его сжавшуюся ладонь, накрыла, обняла.
- Я не очень-то умею это делать, - предупредил Эрик, подняв глаза на Чарльза. – Но ты не переживай. Я осторожен.
Его большой палец поглаживал запястье Чарльза.
Он снова склонился, закрыл низ живота Чарльза видом топорщащейся промокшими волосами макушки. Смотреть на Эрика было выше всех сил Чарльза; он зажмурился, стараясь не думать, что лихорадка накрыла его уже после вечернего душа, что Эрику может быть неприятно, эти потные волосы у самого лица, и вот это оказалось на удивление нетрудно. Потому, очевидно, что неприязни от Эрика он не чувствовал, а рот Эрика в абсолютном молчании уверенно доказывал ему обратное.
Обрывки мыслей голосом Эрика звучали в голове: не оцарапать, не причинить боли. На мгновение их затмил сон Хэнка, смазанной, размытой картинкой. Без физического контакта Чарльз обычно не мог видеть чужие сны, но сейчас, раскрытый и уязвимый, он в кусочке личного пространства Хэнка разглядел смутную фигуру, напомнившую ему Логана.
Эрик крепче обхватил рукой его царапающую покрывало кисть.
Чарльз почувствовал, как по коже мошонки вязко сползают капли слюны, застыл, продавив собой до спинки кровати подушку. Его выгнуло судорогой, впервые принесшей не боль, но ошеломляющее наслаждение, и сквозь нее он ощутил, как в такт с обезумевшим пульсом изливается прямо в рот Эрика.

- Нет, - сказал Эрик.
У Чарльза не было сил, чтобы спорить. Его потряхивало; он предположил, что начинается внеплановый приступ лихорадки, но холода не ощущал. Рядом с Эриком, с рукой в руке Эрика ему было тепло.
- Почему? – полюбопытствовал Чарльз, из-под ресниц глядя на растрепанного мокрого Эрика. На покрасневшие углы его рта. Чарльзу хотелось коснуться хоть кончиками пальцев его губ, но Эрик не пустил его руку ни к своему лицу, ни к застегнутой молнии на стильных дорогих брюках.
Вместо этого Эрик познакомил со своими губами его шею, оставив над бьющейся под тонкой кожей артерией целую цепочку из отдающих металлом поцелуев.
- Потому что тебе надо отдохнуть, - пожал плечами Эрик. На середине движения опомнился, придержал одно плечо, то, возле которого расположился Чарльз. – Я и своими силами могу обойтись.
Он помолчал и добавил:
- Иногда неудобно, что ты не читаешь мои мысли. Ты не понимаешь простых вещей.
- Мне показалось, что ты не против того, чтобы объяснить. – Чарльз приоткрыл глаза. Его клонило в сон – присутствие Эрика нивелировало необходимость глотания очередной таблетки. Его вымотали эти дни болезни, но опасение, что Эрик уйдет, когда он отключится, тревожило нервы и не позволяло расслабиться. Пока Эрик был рядом, Чарльза не беспокоила перспектива следующей капельницы.
Он так и не увидел этих несчастных крыс.
- В следующий раз, - пошел на компромисс Эрик. Это с ним тоже бывало нечасто – в своих решениях он был непреклонен. Чарльзу было интересно, пронесет ли Эрик с собой этот свой максимализм в те дни, когда они оба будут старыми и мудрыми… хотя некоторые сомнения по поводу мудрости он все же не мог не испытывать.
- Когда…
Чарльз перебил его. Хотел предложить ему остаться, но неожиданно сам для себя попросил совсем иначе:
- Не уходи, Эрик.
Эрик взглянул на него чуть сверху. В сумрачной темноте, приползшей в комнату со светлеющего неба, глаза Эрика казались прозрачными. Углы рта его не дрогнули, но в тенях ли, сбегающих от крыльев благородного носа к губам, в тонких морщинках под глазами Чарльз почувствовал наметившуюся улыбку.
За окном рассветало будущее.

@темы: бумажки

---

@темы: хоббиты ночной Вероны

---

Шеф предложил поступить летом к ним в Мечечку.
Будешь людей лечить, говорит.
Шеф до сих пор не понял, что за штуковину завел в своем отделении

@темы: Пошёл на кухню за кофе, а там дзынь

---

Сегодня я выполнил смертельный номер, и зал мне рукоплескал. Явился на работу без десяти девять против девяти пятнадцати, знаете ли.
И меня научили заливать парафином блоки!
И это таак круто. Мне понравилось очень, хотя я-то, ясное дело, облил горячим парафином все, что можно было облить, включая себя. И это тоже было круто ))
Следующий пункт - микротом, и начальство уже говорит про отпуск у лаборантов и про то, как я им пригожусь с моими руками из жопы, ну предположим, кхм.

А вчера у нас было парное выступление с Сэпфусом.
Мы смотрели Лекарство от смерти.
Вообще, я не особо хотел смотреть Лекарство от смерти, потому что мне страшно жалко трогательного глазастого рыжика.
Я ничего особенного не ждал от Лекарства от смерти, потому что я смотрел предыдущие две части, и, собственно, это исчерпывающее основание.
Но мы начали этот путь и должны были его закончить.
И я ни о чем не жалею, вот ни мгновения, да.
Это такая объемная, страшная история любви искренней, бескорыстной и самоотверженной, и в ней все выдержано от и до.
И прямо так, как я люблю.

Солнечный рыжик, ответственный рыжик, терпеливый рыжик. Томас, что ж ты такое счастье-то вовремя не оценил?
Безответственный долбонавт Томас. Томас, ну вот что ты такой тупой?
Галли! Круче только летающий автобус.
Бренда!
Минхо!
Сэпф сидела и зудела: Скажи ей, что она тварь, скажи, что она мерзкая тварь, скажи, скажи, скажи...
Ну потому что Тереза - в самом деле тварь, ну, и еще страшная, как мои грехи.
...и Минхо поднял свои отекшие глаза.
И молвил своими азиатскими пухлыми губами: Тереза...
И заорал, как подстреленный: Ты ТВАРЬ!...
И мы тоже заорали, странно, что нас не побили, потому что мы вообще вели себя неприлично.

А как - прилично, если так переживаешь?

Минхо вообще молодец. Сэпфус выразила мысль, что он прекрасно сам бы спасся и без группы поддержки, которую в итоге саму поддерживать пришлось, потому что азиаты - те еще машины для убийства, и я вполне с ней согласен.

В общем, я не знаю, как там с мировой критикой и прочим, а что касается меня, то это стопроцентное попадание. Я ж не глазами смотрю, я близорукий Я ранен, мне нужен пластырь и много чая, и, может, когда-нибудь я решусь пройти через это еще раз.

@темы: Древняя Греция - всем по блондинке!!, Пошёл на кухню за кофе, а там дзынь

---

Вы сможете дорогу отыскать именем моим.

Особая прелесть работы в медицинском учреждении - нормированное причинение здоровья, хочешь ты того или нет.
Для исполнения есть специальный орган - старшая медсестра отделения. На местном жаргоне она называется Старшая.
Старшая сказала: От гриппа вакцинация - обязательная. Иди делай.
Я сказал: Окей (
Не знаю, дело ли в вакцинации, или во мне, или в целебных парах формалина, которыми я дышу пять дней через два, но таки даже насморка особо нет.
Старшая говорит: У тебя вакцинация против гепатита просрочена, надо сделать до двадцать пятого января.
Старшая говорит: Когда пойдешь делать вакцинацию против гепатита?
Старшая говорит: Сделала вакцинацию против гепатита?
Старшая говорит: А еще у тебя АДС просрочена. Надо сделать.
Я говорю: Окей.
Сегодня двадцать пятое января, сижу обколотый со всех сторон.
А я только разобрался, как пользоваться душем в качалочке, так какая теперь качалочка, когда у плеча страдашки.
С другой стороны, так и ходил бы с просроченными вакцинациями, если бы начальство не пнуло, рисковал бы здоровьем там и жизнью.
Летом медосмотр и четыре анализа крови.
Никто так не позаботится, как мой милый морг

@темы: Пошёл на кухню за кофе, а там дзынь

---

Но я к тебе иду рассказать о сердце о своем.

Вообще, я очень люблю Новый год.
Поэтому обычно готовиться к нему начинаю где-нибудь в конце лета, а самое новогоднее настроение приключается со мной в сентябре-октябре, особенно, когда снег выпадает. Тогда прямо тащит, хоть гирлянду на окно вешай.
Думаю, когда у меня наконец заведутся мои двадцать метров с теплым полом, я так и буду делать, даже если к тому времени уже начну катать сумку на колесиках в семь утра из Народного.
Но, что характерно, я все равно никогда ничего не успеваю.
Подарок начальству, например, я доделывал до пяти утра тридцать первого декабря.
Черепахи встретили Новый год немытыми, дом мой неубранным, а я пришел с корпоратива из двоих нас, съел столько таблеток, сколько не побоялся путем обратной перистальтики выдать обратно, и ушел спать. Потом встал, пошатываясь, потому что спазмолитики роняют мне давление по самое не балуй, съел салат и обратно лег, хотя планов было, планов на эту ночь.
Но лучше уж спать, чем наслаждаться обратной перистальтикой употребленных на корпоративе пирожных, а моя мигрень такова, что, если ее не завалить сразу таблетками, развлечение это мне обеспечено.
Вот она, старость, ну.
Я-то хотел Сплит посмотреть, чтобы зарядиться на весь год благостью и умиротворением, но ладно, пусть так.
Мне, кстати, понравилось, спалось просто чудно.
Зато.
В отношении конкретно этого Нового года у меня был весьма меркантильный интерес: я ждал свою законную бюджетную неделю выходных, которые мне теперь гарантируют ТК РФ и санитарные нормы, и неделя выходных пришла и прошла.
И это таак круто.
Я отъелся, отоспался, помыл-таки черепунделей, связал еще один подарок начальству, почти довязал свитер Иннокентьичу и начал подарок для Сэпфуса, посмотрел всякие кина в переводе Гоблина, записался к фитнес-консультанту и планирую продолжать безудержное веселье до упора

---

Поскольку с собаками и котами я начал общаться раньше, чем с представителями своего вида, среди навыков моих вербального общения присутствуют и скулеж, и урчание, и, в принципе, вся та палитра звуков, которые получалось/получается воспроизводить. Иннокентьич, например, научил меня хрюкать и звучно сопеть носом.
В обществе, правда, это несколько лишнее.
Хотя вот в моем морге моя врач шушукает ежиком себе под нос, когда работает, а я иногда хрюкаю мявкаю, и все нормально к этому относятся, но морг - это морг.
Это я к чему, собственно.
Теперь я живу в курятнике, где постоянно, включая ночное время, потому что перепелки - сумеречные штуки, поют, свистят, щебечут, муркают, орут диким голосом, от которого у меня закладывает ухо, восемь душ птиц.
И я начал себя ловить на том, что пытаюсь муркать, не выходит щебетать, когда надо и когда не надо бы

---

Держись сильней за якорь - якорь не подведет.

Мать моя отозвалась на мое бурчание в духе "в Европе цирки с животными запрещают" а у нас Запашные в телевизоре светятся, рассказывают о том, как они тигриков любят, ну-ну весьма логично:
- В Европе и однополые браки легализуют...
И нет, я не выпал во осадок, как сделал бы лет десять назад, а сделал по-другому - разочаровался.
Это даже еще, хм, сложнее, что ли.
- Ну потому что семья должна быть семьей. А в семье должны быть дети.
Шах и мат.
- Потому что иначе как же будет развиваться человечество?

Мне двадцать семь лет, и я категорически не собираюсь рожать. Аборт, столетие воздержания, стерилизация, что угодно, я готов на все.
Как без меня разовьется человечество?
Как оно, бедное, справится, если пара геев, которые любят друг друга, узаконят свои отношения и не наделают детей?
У них, кстати, если и брак, то действительно по любви - случайная беременность-то исключена.
Нельзя им любить друг друга, непродуктивно.
Мне нельзя любить себя - эгоистично.

И животным нехрен иметь права, они нужны, чтобы на арене с наделанными ответственными людьми детишками фотографироваться, а между фотосетами пусть по клеткам маются.